О людях, которые настолько хороши, что всем остальным становится не по себе

Думать о себе как о хорошем человеке – это одно из основных удовольствий современной жизни. Если кто-то, набравшись наглости, спрашивает вас, что делает вас «хорошим», этому человеку можно рассказать о том, как вы иногда делаете пожертвования на благотворительность, или как вы делали бы пожертвования на благотворительность, если бы могли, или как вы редко врёте или воруете, или какие у вас уважительные причины для лжи или воровства, или что вы никому никогда не причиняете зла намеренно, или что люди, которым вы причиняете зло, плохие люди. Если вы порой не помогаете кому-то, когда могли бы, или решаете потратить 50 долларов на выпивку за ночь, а не пожертвовать их на благое дело, что ж, вы этого заслуживаете – вы же, в конце концов, хороший человек.

Отрицательное последствие мысли о том, что вы хороши по сути своей, состоит в необходимости изолироваться от тех ужасов, которые происходят в мире. То есть, услышав о войне, больных детях или бездомных, умирающих из-за отсутствия одеял, приходится думать: «Это не моя проблема». Будучи высказана прямо, эта мысль кажется бесчувственной, но альтернатива состоит в том, чтобы превратиться в открытую рану эмпатии, вечно размышляя о совокупности страданий на планете и спрашивая себя, что вы делаете (или не делаете) для того, чтобы их облегчить. Такой образ жизни потребовал бы полной переориентации вашего существования. Это значило бы, что каждая ваша ненужная покупка отбирает хлеб у голодных, на чьи нужды вы могли бы вместо этого сделать пожертвование. Простые удовольствия оказались бы запятнаны чувством вины. По всей вероятности, вам пришлось бы не принимать в расчёт собственное счастье и удобство. Быть хорошим человеком значило бы не просто избегать зла, а ежедневно работать над тем, чтобы сделать как можно больше для снятия чужой боли – порой боли незнакомцев, скоторыми вам не суждено даже встретиться.

Videos by VICE

О людях, живущих таким образом, рассказывает увлекательная новая книга автора NewYorker Лариссы Макфаркуар, «Strangers Drowning» («Тонущие незнакомцы»). Она называет их «благодетелями», а формы благотворительности, которыми они занимаются, настолько экстремальны, что представляются чуждыми нам, просто хорошим людям. Японский буддистский монах изо дня в день проводит психологические консультации с изолированными людьми, помышляющими о самоубийстве. Пара усыновляет более 20 детей, многие из которых родом из бедных семей или страдают смертельными заболеваниями, потому что эта пара верит, что такова воля Бога. Ещё есть люди, которые жертвуют основную часть своего дохода благотворительным организациям, считающимися самыми эффективными в спасении жизней; медсестра, переехавшая в Никарагуа в разгаре гражданской войны, дабы предоставлять женщинам медицинское обслуживание; мужчина, отдавший почку незнакомцу; а также борец за права животных, решивший, что лучший способ облегчить больше всего страданий на свете – сосредоточить усилия на цыплятах, подвергающихся жестокому обращению.

Собрание историй о необычайно хороших людях могло бы быть слащавым или почтительным, но «Drowning Strangers» не является ни тем, ни другим. Макфаркуар акцентирует внимание на трудностях и сомнениях своих героев, а также беспокойстве, которое может возникать в людях; в итоге получаются портреты, которые являются одновременно душераздирающими и поучительными. Это лиричная, масштабная книга, которая касается вопросов философии, художественной литературы, аргументов против благодеяния, а также сильнейшей муки, возникающей тогда, когда делаешь чужую боль своей.

Недавно я позвонил Макфаркуар, чтобы поговорить с ней обо всём этом.

VICE: Что вдохновило вас писать об этих людях?

Ларисса Макфаркуар:Мне кажется, что в документальной литературе (а в художественной – в ещё большей степени) присутствует ощущение того, что хорошие люди скучны, что доброта проста, что в моральных усилиях нет ничего интересного. Люди полагают, что доброта – это сплошные розовые сопли. Хорошие люди так же сложны и странны, энергичны и неутомимы, как и плохие. Мне хотелось написать книгу, где рассматривались бы люди, которыми я искренне восхищаюсь и которым присуща эта сложность. И, кроме того, я как бы рассматривала её в каком-то смысле как рекламу, говорящую романистам: «Эти люди интересны. Вам стоит о них писать!» Хотелось бы, чтобы было побольше вымышленных персонажей, с помощью которых романисты исследовали бы такую жизнь.

Значит, вы никогда не считали людей, о которых написали, странными?

Я понимаю, отчего людям так кажется. Уверена, что на свете есть люди, проявляющие альтруизм, который нам показался бы чуждым. Но мне хотелось найти людей, которые были бы такими же людьми, как и мы, за исключением того, что они более требовательны к себе и заставляют себя жить как можно более нравственно, так, как большинство из нас этого не делают. Мне хотелось найти людей, которые являются вызовом для нас; мне хотелось исследовать ряд штампов о таких людях. Один из них – якобы люди, очень заботящиеся о далёких незнакомцах, непременно заботятся меньше о своих родных и близких. Мне хотелось исследовать это, и я обнаружила, что (сюрприз!) эти люди – такие же, как и мы, и они так же искренне заботятся о своих родных, как и все остальные. Разница состоит в том, что они не считают, будто значение имеют только их родные и что другие люди заботятся о собственных родных точно так же.

Почему некоторые люди отрицательно реагируют на благодетелей или мысль о благодеянии? Всё дело в том, что нас оскорбляет мысль о том, что нам следует заниматься тем же, что и они?

Разумеется, я думаю, что отчасти дело в этом. Никому не хочется, чтобы его изобличили и заставили чувствовать себя эгоистом, даже неявно. Все люди, о которых я писала, слишком умны для того, чтобы постоянно тыкать в людей пальцами и говорить им, что им следует быть менее себялюбивыми. Проблема в том, что, просто увидев или услышав, как они живут, чувствуешь себя так, словно тебя упрекнули.

Это первый слой нашей реакции на благодетелей. Впрочем, полагаю, что люди здесь сталкиваются с куда более серьёзными затруднениями: они не уверены, что так заботиться о незнакомцах и в самом деле правильно. Большинство из нас искренне заботятся о своих родных и желают отдать им всё, что в наших силах: мы считаем, что так и следует поступать. Нам неловко отдавать столько, что приходится требовать жертв не только от самих себя, но и от тех, кого мы любим. И в этой неловкости нет ничего мелочного: это один из сильнейших инстинктов в человеческой жизни.

«Дети лет 10 или 12 часто оказываются совершенно потрясены, узнав что-то о страданиях и бедности в мире. Они хотят помочь и хотят что-то сделать, а потом забывают».

Считаете ли вы, что благодетели предпочитают быть такими, или это каким-то образом в них заложено?

На этот вопрос сложно ответить. С одной стороны – да, я действительно считаю, что они всегда, с самого детства ощущали чувство долга и помнили о страданиях. Но, на мой взгляд, таковы очень многие дети. Дети – не совсем крошечные, а лет десяти или двенадцати – часто оказываются совершенно потрясены, узнав что-то о страданиях и бедности в мире. Они хотят помочь и хотят что-то сделать, а потом забывают. Их увлекает остальная жизнь, и этот порыв как бы попросту сходит на нет. Но в данных случаях этого не происходит. Они этого не допускают.

На самом деле невозможно сказать, насколько это является выбором. Что до большинства людей, о которых я пишу, то они не считают, что делают нечто из ряда вон выходящее; для них это всё равно что для вас – не воровать. Думаю, это, наверное, одновременно и выбор, и врождённое качество.

Есть такая теория, на которую я наткнулась, читая об альтруистах, – теория «ребёнка-родителя». Смысл в том, что ребёнок, у которого хотя бы один глубоко неблагополучный родитель (к примеру, он алкоголик или страдает серьёзным психическим заболеванием), этот ребёнок может вырасти с мыслью о том, что в проблемах в семье виноват он. Но даже если он не вырастает с этой мыслью, он хочет исправить это. Он чувствует себя обязанным спасти семью. Он старается позаботиться о братьях, сестрах и родителях, возможно, позаботиться о доме, старается учиться как можно лучше. А смысл в том, что такой ребёнок вырастает с гипертрофированным чувством ответственности, что он будет чувствовать себя обязанным исправить мир. Впервые столкнувшись с этой теорией, я подумала: «Ишь ты! Очередная теория для того, чтобы мы думали, будто с очень нравственными людьми что-то не так». Но на самом деле, когда я думаю о людях из своей книги, поражает то, сколько из них выросли с такими родителями.

Существует теория, будто бы «моральный круг» человечества постоянно расширяется в течение всей истории, и мы всё больше и больше сопереживаем людям, не принадлежащим к нашему клану, племени, нации или этнической группе. Считаете ли вы, что благодаря этой тенденции жертвы благодеяния со временем станут казаться менее странными?

Я на это надеюсь. Разумеется, мы сейчас действительно заботимся о животных так, как для большинства людей, живших 300 лет назад, это было бы немыслимо. Мы сейчас считаем рабство невообразимым и отвратительным, но всё же оно до недавнего времени было неотъемлемой частью американской жизни. Так что нет такого вопроса, который мы не могли бы достаточно сильно и достаточно быстро пересмотреть с моральной точки зрения. Многие считают, будто некоторые вещи просто в природе человека и не изменятся никогда, но если посмотреть на историю нашей общественной морали, то окажется, что это попросту не так.

«Для благодетелей война идёт всегда. Они не считают, что мы живём в нормальные времена».

Это жизнеутверждающий взгляд на мир.

Думаю, отчасти это связано с ожиданиями. Именно поэтому в книге я немного говорю о военном времени. Некоторые из причин, по которым люди не отдают больше – привычны: мы эгоисты, мы ленивы и т.п. И это, разумеется, так. Но мы также не отдаём больше, потому что считаем, будто для людей естественно не отдавать больше. А когда ситуация меняется, как это происходит в кризисные времена (к примеру, во время войны, цунами или урагана), представления людей о том, что им следует делать и что они могут сделать, меняются моментально. Если ваша страна воюет и вы считаете, что это справедливая война, внезапно покажется совершенно естественным и правильным оставить свою семью и рискнуть жизнью ради дела. Или отдать жизнь ради незнакомца: в нормальные времена это кажется фанатичным и чрезмерным, но в военное время это представляется совершенно нормальным. И, на мой взгляд, разница в том, что для благодетелей война идёт всегда. Они не считают, что мы живём в нормальные времена. Они знают, что мы постоянно находимся в ситуации, когда нуждающихся очень-очень-очень много.

Некий моральный гений даёт им возможность живо представлять себе страдания – так, как не представляют их себе большинство из нас, если они не у нас перед носом. Большинству из нас, к примеру, было известно о кризисе беженцев в Европе, но большинство людей живо представили его себе только тогда, когда мы увидели фотографию того ребёнка с опущенным в воду лицом, которую увидел весь мир. Затем мы внезапно ощутили, что страдания, о которых мы знали с интеллектуальной точки зрения, существовали раньше. Но человек из тех, о которых пишу я, отчётливо представляет себе эти страдания без помощи фотографов, без помощи трогательных статей, без помощи фильмов. Они знают, что оно существует, и представляют его себе так живо, что так же страстно желают помочь, как желал бы любой из нас, если бы у нас перед носом кто-нибудь тонул.

«StrangersDrowning» уже вышла в издательстве Penguin.

Следите за сообщениями Гарри на Twitter.